Об одной негрустной песне Высоцкого (“Истома”) VII

[about_vv]

* * *

Песня “Истома ящерицей ползает в костях...” представляет нам человека не на грани жизни и смерти, а на границе молодости и зрелости. Это кризис романтического мироощущения. Кризис взросления.

Мы помним: то, чего герой лишился, не является жизненно необходимым, а то, что он имеет, отнюдь не катастрофично. То есть ничего страшного, с объективной точки зрения, не произошло. Привычное ушло с возрастом, а новые отношения с миром еще не сложились.

То, что никакой катастрофы – вопреки впечатлению персонажа – не случилось, вновь-таки показывает его собственное слово (неудивительно, ведь ничего более в тексте нет, это лирический монолог). Извлечь на свет это свидетельство позволяет образный ряд “Истомы”. Его можно разделить, с одной стороны, на образы негативные и позитивные, а с другой – на описывающие экстремальные и обыденные события. Отрицательные образы совпадают с экстремумом, положительные – с обыденностью. Мы неожиданно обнаруживаем, что смысловое, образное напряжение – “энергия жизни” – сосредоточено не в первой, а во второй группе образов. В самом деле, когда герой говорит об экстремуме – событиях и ощущениях интенсивных, ярких, долженствующих поразить воображение, – его речь невыразительна, стандартна, неопределенна и, чего там, пуста:

Не холодеет кровь на виражах…
И ни событий, ни людей не тороплю…
Не вдохновляет даже самый факт атак…

Но касаясь обыденности, теряя романтическую окраску, слово героя преображается, расцветает!

Смысл концентрируется у Высоцкого в предметных образах. Именно здесь стоит “бурить скважины” – чтоб бил фонтан и рассыпался искрами! Применительно к “Истоме” точки концентрации смысла – в строках:

Истома ящерицей ползает в костях…
И нервы <...> хочешь – рви…
Провисли нервы, как веревки от белья…
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны – я ими печь топлю.
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
И неприметный, как льняное полотно.
Устал бороться с притяжением земли,
Лежу – так больше расстоянье до петли…
На коне – толкани – я с коня…

Мы с удивлением обнаруживаем, что апофатические образы, которыми текст, казалось бы, заполнен до отказа, именно в этих точках (за единственным исключением) отсутствуют (Середина второй из процитированных строк – “больше не в натяжку” – исключена из этого перечня не потому, что портит картину, а потому что смысловое напряжение в этом эпизоде образуется между “провисшими нервами” и “хочешь – рви”). Даже и без всего вышесказанного – можно ли считать это ничего не значащей случайностью?

Поскольку экстремум – дело прошлое (даже если он и присутствует в настоящем героя, то не вызывает адекватной реакции, что в данном случае первостепенно), а унылая, бескрылая обыденность – удел настоящего в жизни героя, то и получается: энергия его нынешнего состояния сильнее энергии памяти об ушедшем, что бы по этому поводу ни думал и ни говорил сам персонаж. Это, конечно, прямое свидетельство разлада между его субъективным ощущением и объективным смыслом ситуации (и тысячный аргумент за то, что поэтические приоритеты Высоцкого не стоит искать в области романтических поступков и страстей).

То, что слово героя оживает, обращаясь к обыденности, показывает, что он уже различает краски, цвета, запахи по-новому открывающейся ему жизни. Для отчаяния или обреченности нет у него объективных предпосылок. Вот эта неадекватность реакций – то, о чем поет герой, временно [303], а он помирать собрался, – и есть главное основание для иронии над этим, наверное, чуть за тридцать, молодым человеком (есть точка зрения, что 33 года – биологический рубеж перехода мужчины от молодости к зрелости).

Идея о том, что в основных песнях Высоцкого действует один и тот же герой, выводит к прямому сопоставлению этих текстов. В 1971 году, кроме “Истомы”, появились “Горизонт”, “Я теперь в дураках…”. 1972 год – “Вдоль обрыва, по-над пропастью…”, “Он не вышел ни званьем, ни ростом…”. 1973 – “Кто-то высмотрел плод, что неспел…”. Впечатление такое, что, пережив кризис взросления, этот герой не повзрослел, остался каким был (кажется, психологи называют этот тип “вечный мальчик”). Но герой, даже совокупный, – не ключевая фигура в поэтической системе Высоцкого. Его персонаж не человек дела, а человек слова. Слово и есть главное действующее лицо в поэзии ВВ, его главный герой.

* * *

В мире слов, собранных Высоцким в стихотворные строки, в поэтические тексты, в звуковой песенный поток, господствуют естественные, природные силы – силы притяжения, отношения сходства, родства. Может быть, главная из этих сил – притяжение земли. В мире Высоцкого это прибавление жизненных сил. Земля – их источник потому, что ее притяжение – естественно. Естественное, природное – одна из немногих констант у Высоцкого, всегда и только имеющая позитивный смысл. Это то, на чем держится весь мир Высоцкого и что держит человека в его мире.

Для него притяжение земли – не только оковы, но и опора. “Лежу – так больше расстоянье до петли” – вот он, мотив защищенной спины. Поистине “Сегодня мой друг защищает мне спину”… Земля – друг человеку в мире Высоцкого. И слову – тоже.

Взаимоотношения слов, их самочувствие, движение смысла в слове и между словами определяют состояние, настрой и основные силовые линии мира Высоцкого, представляют этот мир и его автора наиболее адекватно. Какой видится реальная жизнь сквозь эту призму?

Наш век – век разрушенной гармонии, исчезающего, истекающего бытия. В самой этой чахлой, скудной, зябнущей реальности Высоцкий-поэт ищет и находит энергию, силы, способные возродить ее к жизни.

Преодолеть инерцию распада, воссоздать мир из разрушенного состояния, вернуть ему живительные силы – это было главным поэтическим усилием Владимира Высоцкого. В мире, который рожден его талантом, господствует созидание. Это мир, ищущий, открывающий в своих глубинах силы жить, мучительно обретающий гармонию.

2001

[303] Неадекватность реакции героя на его собственное состояние первым заметил Евг.Канчуков: “Депрессии <...> в это время [начало 70-х гг. – Л.Т.] все же довольно редко посещают музу Высоцкого. Да и та, что наведывается, все же (в таких песнях, как, скажем, "Истома ящерицей ползает в костях…", "Мосты сгорели, углубились броды…", "Нет острых ощущений…" и др.) больше похожа на печаль, чем на действительную утрату горизонтов – разница как между домом отдыха и психиатрической клиникой” (Канчуков Е. Приближение к Высоцкому. – М., 1997. С. 305).