“Фундаментальная оппозиция вода – земля реализуется у поэта в противопоставлении
моря и суши, при этом в море человек чувствует себя ребенком рядом с матерью, на суше – мужчиной рядом с невестой: "И опять уплываем, с землей обручась – // С этой самою верной невестой своей, – // Чтоб вернуться в назначенный час, // Как бы там ни баюкало нас // Море – мать непутевых детей".

Данные образы соответствуют архаичным смыслам, согласно которым до достижения зрелости человек принадлежит матери-природе и должен перерасти свое естественное состояние, чтобы принять на себя ответственность, связанную с культурными ролями – ответственность строителя, мужа и отца2. И если А.С. Пушкин, вопреки грамматике, отводил морю роль мужского начала ("К морю"), в духе мифа о брачном союзе земли и воды; то в песне В.Высоцкого море предстаёт в женской ипостаси, будучи включенным в оппозицию мать – невеста, где море выступает не только как колыбель, источник жизни человека, но и как нечто исключающее его зрелость и самостоятельность. И такая символизация в одной стихии вполне традиционна.
<...>
Жизнь и смерть являются основаниями человеческого бытия, они неотделимы друг от друга. По сути можно говорить о том, что в картине мира В. Высоцкого бинарная оппозиция «Жизнь – Смерть» достраивается до триады: "Жизнь – Смерть – Бессмертие", поскольку все духовные системы человечества исходили из идеи противоречивого единства этих феноменов. Таким образом, все три концепта оказываются генетически связанными между собой. Факт взаимосвязи данных концептов подтверждает используемый поэтом традиционный для русской мифологической картины мира образ "живой воды": "Будет чудо восьмое – // И добрый прибой // Моё тело омоет // Живою водой" (1, 330). "Шесть сотен тысяч равных порций // Воды живой в одной горсти…".

Чудодейственная живая вода у В.С. Высоцкого, как и в народных сказках, называется живящей, а порой, как в сказке "Сестрица Алёнушка и братец Иванушка", ключевой: "Знай: то жизнь золотые песчинки // Омывает живящей водой…"; "В те края, где всегда бьют живые ключи, – // И они исцелят твои раны".

Отождествление сказочной живой воды с реальной ключевой показывает, что фантастическое уходит корнями в действительность. Живой водой в древней Руси называлась та, что била ключом, родниковая, а в более широком смысле – текучая. Напротив, недвижная, спокойная слыла водой мертвой. Издревле известные восточным славянам, эти определения воды в поэзии сказок преобразовывались, приобретали особые значения: живая, текучая вода становилась животворной, а мертвая, спокойная – целительной. Как отмечает Ю.С. Степанов, в народных волшебных сказках убитого героя сначала окропляют мёртвой водой, а потом живой. "Мёртвая вода" не сама мертва, а, делая тело целым, оставляет его целым мёртвым. Оживляет только "живая вода", и в этом смысле это то же, что "бессмертный напиток"”.