![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
about_vvЯ думаю, тяга героев ВВ к быстрым перемещениям связана не с пространственными их ощущениями, а с временнЫми.
В мире Высоцкого многое – в том числе и состояние персонажей и даже время – выражается в образах преодоления пространства (в чем, конечно, Высоцкий очень русский поэт).
Его центр – слово “лежу”: оно завершает первую часть фразы и начинает вторую. Каждая из частей, взятая в отдельности, придает этому слову разный смысл, практически противоположный. Как заключение первой строки, слово “лежу” означает полную утрату сил жить. Лежание и традиционно ассоциируется со слабостью и болезнью, а в связке с притяжением земли приобретает явственный смысл умирания. Тут уже не о призраке смерти – о близкой кончине впору говорить. Все идет к концу, но...
Вторая строка разворачивает движение смысла в обратном направлении. Слово “петля” вводит в текст тему повешения, не-естественной смерти. Речь может идти только о самоубийстве, т.к. покушений на жизнь героя в тексте нет – на это специально указано: “Я пули в лоб не удостоюсь”. Расстояние от шеи до петли минимальное, если человек стоит, и максимальное – в лежачем положении. И на этот смысл прямо указано во второй строке: “так больше расстоянье до петли”! Эту вторую строку невозможно понять иначе, чем стремление героя отдалиться от соблазна решить свои проблемы путем самоубийства. А в первой строке – о том, что избыть этот соблазн полностью у него нет сил.
Упомянутый выше эпизод черновика (“Не тянет выпрыгнуть с балкона, лечь на дно...”) указывает на тот же смысл: дело не только в том, что у героя нет сил на экстремальные поступки, но и в том, что он не хочет сводить счеты с жизнью.
Очень схожи “лечь на дно” из черновика и “лежу” из песенного. Обратим внимание на их отличие: “лечь на дно” – волевое усилие человека, а “лежу” из разбираемого двустрочия – результат повиновения естественной силе (недаром в черновике ему предшествовало “И повинуясь притяжению земли”). И в результате этого подчинения увеличились шансы выжить!
Даже и смысл такого простого образа – “лежу” – в данном контексте тоже квази-традиционный: “лежу” в “Истоме” – это не ближе к смерти, это дальше от смерти. Герой не хочет умирать, но чувствует, что у него нет сил жить. Уточним: жить так, как он привык. Другой жизни он не представляет, попросту – не знает. Но это еще не конец нашего общения с “Истомой” и ее героем, а только начало.
Теперь о настроении героя. Оно кажется однообразным – скажем так, упадническим: сил нет, интереса ни к чему нет, ничто не задевает... Но это относительное однообразие. Обратим, например, внимание на то, что герой ярче, выразительнее, а значит, в определенной степени живее говорит о своем нынешнем состоянии, чем о прошлом. К этому тезису мы еще вернемся. А теперь присмотримся к образам “Истомы”.
Отметим свойство одного из начальных образов, которое затем будет постоянно повторяться в тексте:
Это можно понять как в отрицательном (трезвый = приземленный), так и в положительном смысле (трезвый = реалистичный). То есть объективно эта строка может быть как негативным, так и позитивным свидетельством о состоянии героя.
Вот еще пример такой неоднозначности:
Возможно, речи идет об отсутствии в нынешней жизни героя этих экстремальных ситуаций, а может быть, предельные ситуации, в которые он попадает, уже не вызывают острых ощущений (ср.: “Нет острых ощущений: все старье, гнилье и хлам” - на эту параллель мое внимание обратил Вс.Ковтун). “УжЕ” – потому что ведь откуда-то герой знает об этих ощущениях. Скорее всего, из собственного прошлого опыта.
Причем заметим: когда в словах героя мелькает тень его прошлого опыта, в воспоминании о том времени, когда он был полон сил и интереса жить, есть сожаление об их утрате. Это хоть и слабая, но эмоция. А безразличия – нет.
Теперь вспомним название песни: “Песня конченого человека”. И вроде в конце он прямо заявляет:
Пора или не пора, нам знать не дано, да и неинтересно это. А вот устал ли герой от жизни, действительно ли у него не осталось сил жить, – это важно и интересно. И вот при всем бессилии и бездействии герой совершает действия, и какие! – печь топит:
Не в прямом, конечно, смысле. Это он поддерживает огонь в домашнем очаге. По-другому – огонь жизни. А вы говорите – конченый... Оно, конечно, сломанные стрелы – малопригодный топливный материал, ну так и говорим же мы не о жарко натопленной печи (= интенсивной внутренней и богатой внешними событиями жизни), но лишь о поддержании огня. А средства? Уж какие есть. Можно, между прочим, понять сломанные стрелы, которыми топят печь, как поддержание огня жизни воспоминанием о былых романтических порывах и подвигах. И вновь память о прошлом – один из источников энергии жизни. Короче говоря, о конченом человеке можно забыть – это миф.
В мире Высоцкого многое – в том числе и состояние персонажей и даже время – выражается в образах преодоления пространства (в чем, конечно, Высоцкий очень русский поэт).
* * *
Вернемся к “Истоме”, в двустрочию –Устал бороться с притяжением земли,
Лежу – так больше расстоянье до петли –
Лежу – так больше расстоянье до петли –
Его центр – слово “лежу”: оно завершает первую часть фразы и начинает вторую. Каждая из частей, взятая в отдельности, придает этому слову разный смысл, практически противоположный. Как заключение первой строки, слово “лежу” означает полную утрату сил жить. Лежание и традиционно ассоциируется со слабостью и болезнью, а в связке с притяжением земли приобретает явственный смысл умирания. Тут уже не о призраке смерти – о близкой кончине впору говорить. Все идет к концу, но...
Вторая строка разворачивает движение смысла в обратном направлении. Слово “петля” вводит в текст тему повешения, не-естественной смерти. Речь может идти только о самоубийстве, т.к. покушений на жизнь героя в тексте нет – на это специально указано: “Я пули в лоб не удостоюсь”. Расстояние от шеи до петли минимальное, если человек стоит, и максимальное – в лежачем положении. И на этот смысл прямо указано во второй строке: “так больше расстоянье до петли”! Эту вторую строку невозможно понять иначе, чем стремление героя отдалиться от соблазна решить свои проблемы путем самоубийства. А в первой строке – о том, что избыть этот соблазн полностью у него нет сил.
Упомянутый выше эпизод черновика (“Не тянет выпрыгнуть с балкона, лечь на дно...”) указывает на тот же смысл: дело не только в том, что у героя нет сил на экстремальные поступки, но и в том, что он не хочет сводить счеты с жизнью.
Очень схожи “лечь на дно” из черновика и “лежу” из песенного. Обратим внимание на их отличие: “лечь на дно” – волевое усилие человека, а “лежу” из разбираемого двустрочия – результат повиновения естественной силе (недаром в черновике ему предшествовало “И повинуясь притяжению земли”). И в результате этого подчинения увеличились шансы выжить!
Даже и смысл такого простого образа – “лежу” – в данном контексте тоже квази-традиционный: “лежу” в “Истоме” – это не ближе к смерти, это дальше от смерти. Герой не хочет умирать, но чувствует, что у него нет сил жить. Уточним: жить так, как он привык. Другой жизни он не представляет, попросту – не знает. Но это еще не конец нашего общения с “Истомой” и ее героем, а только начало.
* * *
Теперь о настроении героя. Оно кажется однообразным – скажем так, упадническим: сил нет, интереса ни к чему нет, ничто не задевает... Но это относительное однообразие. Обратим, например, внимание на то, что герой ярче, выразительнее, а значит, в определенной степени живее говорит о своем нынешнем состоянии, чем о прошлом. К этому тезису мы еще вернемся. А теперь присмотримся к образам “Истомы”.
Отметим свойство одного из начальных образов, которое затем будет постоянно повторяться в тексте:
И сердце с трезвой головой не на ножах.
Это можно понять как в отрицательном (трезвый = приземленный), так и в положительном смысле (трезвый = реалистичный). То есть объективно эта строка может быть как негативным, так и позитивным свидетельством о состоянии героя.
Вот еще пример такой неоднозначности:
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах –
Не холодеет кровь на виражах –
Возможно, речи идет об отсутствии в нынешней жизни героя этих экстремальных ситуаций, а может быть, предельные ситуации, в которые он попадает, уже не вызывают острых ощущений (ср.: “Нет острых ощущений: все старье, гнилье и хлам” - на эту параллель мое внимание обратил Вс.Ковтун). “УжЕ” – потому что ведь откуда-то герой знает об этих ощущениях. Скорее всего, из собственного прошлого опыта.
Причем заметим: когда в словах героя мелькает тень его прошлого опыта, в воспоминании о том времени, когда он был полон сил и интереса жить, есть сожаление об их утрате. Это хоть и слабая, но эмоция. А безразличия – нет.
Теперь вспомним название песни: “Песня конченого человека”. И вроде в конце он прямо заявляет:
Пора туда, где только ни и только не.
Пора или не пора, нам знать не дано, да и неинтересно это. А вот устал ли герой от жизни, действительно ли у него не осталось сил жить, – это важно и интересно. И вот при всем бессилии и бездействии герой совершает действия, и какие! – печь топит:
Все стрелы сломаны – я ими печь топлю.
Не в прямом, конечно, смысле. Это он поддерживает огонь в домашнем очаге. По-другому – огонь жизни. А вы говорите – конченый... Оно, конечно, сломанные стрелы – малопригодный топливный материал, ну так и говорим же мы не о жарко натопленной печи (= интенсивной внутренней и богатой внешними событиями жизни), но лишь о поддержании огня. А средства? Уж какие есть. Можно, между прочим, понять сломанные стрелы, которыми топят печь, как поддержание огня жизни воспоминанием о былых романтических порывах и подвигах. И вновь память о прошлом – один из источников энергии жизни. Короче говоря, о конченом человеке можно забыть – это миф.
(Далi буде)
