Что останется от травы забвения, если ее постричь (С.Свиридов – о влиянии Катаева на поэзию ВВ)

[about_vv]

В начале статьи “"Разрыв аорты": катаевский след в поэзии В.Высоцкого” (Вестник Российского госуниверситета им. Канта, 2010, вып. 8, с. 155-160; в сети – http://journals.kantiana.ru/upload/iblock/8f6/hvecxtdlislvncov.pdf) С.Свиридов выдвинул идею, что источником образа разорвавшейся аорты из двух песен Высоцкого (обе – 1968):

И рвутся аорты!
Но наверх не сметь!

Я повода врагам своим не дал –
Не взрезал вен и не порвал аорту, –

являются стихи Мандельштама “За Паганини длиннопалым…”:

Играй же на разрыв аорты,
С кошачьей головой во рту!
Три черта было, ты – четвертый,
Последний, чудный черт в цвету!

Далее читателя информируют, что стихи эти были впервые напечатаны в 1966 году, в первом номере журнала “Подъем”, и широко разошлись к лету 1967 года, а раньше, вероятно, распространялись в самиздате.

Прочтя это, естественно было сделать вывод, что образ рвущейся аорты Высоцкий и воспринял либо из данной публикации, либо из самиздата. И что именно к этому заключению подводит читателя автор статьи. Смущала только его фраза:

“Источник образа кажется вполне хрестоматийным – стихи О. Мандельштама”.

Почему же только кажется? – ведь вполне логичная, правдоподобная версия. А вот почему.

Четверостишием Мандельштама заканчивается повесть Катаева “Трава забвенья”, которая тоже увидела свет в 1967 году – в №3 “Нового мира”. Затем следуют аргументы за то, что Высоцкий читал эту повесть, и вывод: именно через нее он воспринял строки Мандельштама.

На неизбежный вопрос: почему Высоцкий не мог воспринять эти строки напрямую и что свидетельствует в пользу версии посредника? – ответа в статье нет. Кажется, автор даже не подозревает о существовании такого вопроса.

Далее наступает черед Маяковского. В своей повести Катаев цитирует и его – вот эти строки:

Но такая грусть,
         что стой
                  и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе.

Был вором-ветром мальчишка обыскан.
Попала ветру мальчишки записка.
Стал ветер Петровскому парку звонить:
– Прощайте…
         Кончаю…
                  Прошу не винить…

Как и в случае с Мандельштамом, утверждается, что Маяковский влияет на ВВ через посредство катаевской повести. И снова тот же вопрос: почему не напрямую? Ведь поэма “Про это” неоднократно публиковалась и до “Травы забвенья” и была широко известна. Снова нет ответа.

Отзвуки второй из маяковских цитат С.Свиридов усматривает в строчке Высоцкого “Только ветер обрывки письма разметал”, указывая дату написания песни – лето 1967. Дата эта, судя по всему, призвана быть аргументом в пользу посредничества “Травы забвенья”, незадолго перед тем опубликованной. Мысль, что Высоцкий здесь тоже мог обойтись без посредников, не пришла в голову автора идеи и на этот раз.

(Далі буде)

Comments

[about-visotsky.livejournal.com]

== одновременно Высоцкому приписывается и избыток начитанности (Катаев), и недостаток (Мандельштам) ==

А кстати, да. Еще один абсурд этой статьи.

== чтиво - важный фактор формирования личности. По крайней мере, сам ВВ считал его важным ("нужные книги ты в детстве читал") ==

Как здорово к месту Вы вспомнили "книжных детей"! Это ведь вовсе не о начитанности, которая в обыденном понимании означает многочтение хороших книг - чем больше, тем лучше. У ВВ принципиально другое: во-первых, избирательность вместо "много хорошего", а во-вторых, конечно, детские годы книгочтения. Смысл тут, разумеется, не против чтения книг в течение всей жизни, а о соотношении "литературы" (= опосредованного знания о жизни, из чужих рук/уст, с чужого ума) и жизни, вымысла и реальности. Взрослость обретается только с личным опытом, взросление невозможно вне личного выбора, - что, собственно, и есть тема песни про книжных детей.