А кто не чтит цитат... (8) Мотив бездны у Высоцкого и Бродского

[about_vv]

В заключение своей книги "Бездны на краю" Михаил Перепелкин приводит цитату из известной оды Ломоносова:

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

И пишет: "Что такое эта "бездна", каков ее онтологический и эстетический смысл? <...> "открывшаяся бездна" - это, собственно, парафраз родового пути, или - того самого отверстия в естестве, пройдя сквозь которое человекообразное существо превращается в человека".

Современный исследователь говорит о том, что Ломоносов, "может быть, впервые в русской культуре увидел человека рождающимся, а саму эту культуру - корчащейся от боли собственного зачатия-рождения-смерти.

Открытие в онтологии отозвалось в эстетическом плане - в новой позиции художника и "статусе" произведения. Первый научился испытывать родовые муки и в поте лица взращивать свое слово, второе - стало ценно памятью об этих муках и взращивании. Оба утратили свой рай и начали долгий и опасный путь "по-над пропастью".
<...>
Прошли этот путь и два поэта двадцатого века - Иосиф Бродский и Владимир Высоцкий, каждый из которых предложил свою собственную концепцию бездны и в соответствии с этим выстроил свой художественный мир, а также - биографический миф о себе.

"Бездна-пропасть" Высоцкого - это природный зев, с огромной неохотой выпускающий из своих недр художника и жаждущий вновь закрыться за ним, замешкавшимся или уставшим бороться. Чтобы быть, человеку у Высоцкого приходится напрягать все физические силы, "рваться из... всех сухожилий", "стегать-погонять" в надежде перехитрить, обойти, вырваться - "напролом, и просто пылью по лучу".

"Бездна" Бродского - та же, а вот взаимоотношения человека с ней - другие. Человек у Бродского не ставит перед собой задачи что-либо обходить и с чем-то состязаться, он предпочитает исчезнуть, выбирает физическую "невзрачность", "лучше мышцы и костей" удерживающую от хаоса жизни и хаоса смерти. Превращаясь в язык, память, культуру, Бродский уходит от противостояния "кто - кого", одинаково иронично раскланиваясь как со смертью, так и с жизнью: "наше дело - сторона"."

Перепелкин М. Бездны на краю : И. Бродский и В. Высоцкий: диалог художественных систем. - Самара: Изд-во "Самарский университет", 2005. С. 148, 150, 151.

Comments

[necrazyfan.livejournal.com]

Человек у Бродского <...> предпочитает исчезнуть, выбирает физическую "невзрачность"...


Он предпочитает не исчезнуть, а быть (всё-таки быть) растворённым в мире вокруг него, предпочитает верить вещам - стулу, дверному проёму, чайнику, кипящему на керосинке, свечному язычку, бьющемуся над пустой страницей, волне. Человек у Бродского ощущает себя частью всего этого, причём не самой важной, понимая или чувствуя, что наличие у него, человека, "мышцы и костей", кроме того, что не спасёт от хаоса жизни и хаоса смерти, попросту не даёт ему никаких оснований для гордости. Он предпочитает слушать вещи мира в надежде - услышать (подобно тому, как вещи слышат и запоминают его самого), и этим, может быть, победить "бездну".
Как обстоит с этим дело у Высоцкого, - не очень просто понять, по-моему. Его песни перенаселены людьми и наполнены активным действием, из чего почти естественно вытекает вывод: "чтобы быть, человеку у Высоцкого приходится напрягать все физические силы". Но и у Высоцкого в песнях есть мир вещей, хотя и сильно потеснённый человеком и его активностью, вытесненный "на задворки", на вспомогательные роли, но оставляющий смутное ощущение значительности и некоторой автономности от той "борьбы", которая на песенном переднем плане, ... на передовой.
И если что-то в этом есть, - вот бы подслушать/подсмотреть, чтО у Высоцкого говорят эти вещи, какие знаки подают...