Это продолжение предыдущих заметок. Их последняя часть неслучайно носит другое название. В формально научных публикациях о Высоцком - таких, как разобранные нами статьи С.Уваровой и Е.Климаковой, - столько чепухи и столько уже об этом написано на страницах данного ЖЖ, что не стоило ради одного этого затевать данные заметки. Толчком к их написанию и их оправданием являются не вышеназванные опусы, а классная статья Ларисы Левиной "Страшно, аж жуть!" (http://uchebana5.ru/cont/1301347.html) о "страшных балладах" Галича и Высоцкого.
Читать дальше... )
Я прошляпила, а [livejournal.com profile] krol_hydrops в обсуждении предыдущего поста (здесь) обратил внимание еще на одну несообразность в рассуждениях Е.Климаковой. О происхождении слова “волк” она вспоминает в связи с тем, как Высоцкий описывает в “Охоте” преодоление преграды:
Читать дальше... )
Несколько лет назад в Новосибирске была защищена диссертация о мифопоэтике у Высоцкого (Климакова Е. Мифопоэтические аспекты творчества В.С.Высоцкого. В сети – здесь). Это одна из содержательных диссертаций о ВВ, мы не раз будем к ней возвращаться. Но общее впечатление от работы двойственное: рядом с толковыми наблюдениями – ни на чем не основанные заявления, небрежение текстами, необоснованные выводы. Первые встречаются там, где автор мыслит самостоятельно, вторые – когда она некритически идет за традицией. Всё это есть и в той части работы, которая посвящена двум песням об охоте на волков.
Читать дальше... )
1997 год. Е.Канчуков:

“Черновики сохранили для нас кое-какие листки, по которым возможно примерное восстановление его пути к одной из своих вершин. Вот, например, две строфы:
Читать дальше... )
Теперь посмотрим историю вопроса.

Тема охоты на волка – традиционная в русской и европейской литературе, произведений на эту тему немало. Естественно предполагать что-то общее у “Охоты” Высоцкого с традицией. В публикациях о ВВ отмечены переклички “Охоты” с произведениями Есенина, Мандельштама, Ахматовой, Пастернака, Гейне, Гудзенко, Киплинга, де Виньи, Тарковского, Бродского. Вот наиболее содержательные цитаты.
Читать дальше... )
Текст и песня… В начале 80-х годов вышел первый сборник стихов Высоцкого “Нерв” – тогда впервые и заговорили о том, что его песенные тексты неотделимы от авторского голоса: слова песен ВВ

“так органично слиты с исполнением, что отделить одно от другого тут очень трудно – в обыденной жизни попросту и не нужно” [23*].

Едва ли не общепринятым стало также мнение, что тексты песен вне исполнения их автором много теряют.
Читать дальше... )
Из статьи Л. Звонаревой “Затянувшийся бой со смертью” о творческом диалоге Высоцкого и Шемякина (Дидакт. – М., 1998. № 4, июль - авг. В сети: vv.mediaplanet.ru/static/upload/ZVONAR98.pdf)

В стихотворении “Конец охоты на волков” –

“появляется образ гонимого волка, унаследованный Высоцким, как считает московский педагог и литературовед Лев Айзерман, из поэзии (стихи С. Есенина, О. Мандельштама, Б. Пастернака, А. Ахматовой) и прозы (М Булгаков) серебряного века. Представляется более реальным связывать образ волка у Высоцкого с символикой этого животного в славянской народной традиции <...> Стихотворение, напомним, посвящено Михаилу Михайловичу Шемякину. В качестве патрона волков южным славянам и западным украинцам известен святой Михаил. У болгар и сербов считается, что волки особенно опасны в течение пяти дней после дня архангела Михаила. В славянском мифе популярна легенда о том, что волк был сотворен чертом против Бога, но черт не смог его оживить, и жизнь волк получил от Бога, чтобы сразу наброситься на черта. Волку, как и рыбе, присуща хтоническая символика, определяющая связь волка с умершими. Главным в символике волка стал признак "чужой". Волк связан с пересечением границы и различными пограничными, переломными периодами. Фольклорный волк – достойный символ эмигранта и диссидента-бунтаря Шемякина. Связанные в детстве с немецкой культурой, Высоцкий и Шемякин вполне могли знать и о том, что волки в древности считались спутниками древнегреческого бога войны Одина, волчью маску использовали древнегреческие воины. Сыновья профессиональных военных, офицеров, Высоцкий и Шемякин вполне могли помнить о том, что в древнейших мифах волк – зооморфный предок предводителя военной дружины, князя, бога войны. Могли читать роман немецкого писателя Г. Гессе "Степной волк", где волк стал символом одинокого человека, изолированного от общества” (с. 72-73).

В сборнике "Владимир Высоцкий: взгляд из ХХI века : Материалы третьей международной научной конференции" (М., 2003) опубликована статья М. Капрусовой "Тема тирании в поэзии В. Высоцкого: некоторые размышления о солнце и палаче".

Цель автора – показать, что тема сталинщины (деспотии, тирании) в некоторых произведениях ВВ была главной, а не скрытой в подтексте. Высоцкий раскрывал тему при помощи мифологических образов, тем или иным образом трансформируя их и связи между ними.

В статье подробно рассматривается, как ВВ работает с образами солнца и палача в трилогии "Из дорожного дневника" и стихотворении "Когда я об стену разбил лицо и члены...".

О солнце. Традиционно мифологема солнце входит в оппозиции "солнце (свет) – мрак" и "солнце – луна" и в обоих случаях имеет позитивный смысл. Однако в народной мифологии солнце с его жаром воспринималось и двойственным, и даже враждебным.

В первые годы советской власти в восприятии этого образа наметились новые нюансы: солнце – тоже пролетарий, оно трудится на небе. С него надо брать пример, но не воспринимать как нечто, стоящее над человеком. Во-вторых, появился штамп: революция – солнце над страной, ее нестерпимый жар необходим и объясним (накал страстей и/или классовой ненависти). В 30-е годы намечается третья тенденция: Сталин – солнце.

М. Капрусова считает, что стихотворение Пастернака "Балашов" напрямую повлияло на начало "Солнечных пятен" Высоцкого. Главная параллель – ощущение жара, которое пытаются передать оба поэта. Тема революции, у Пастернака решенная скорее позитивно, у ВВ трансформируется в тему тирании, решенную, естественно, негативно.

Стихотворение "Солнечные пятна" исследователь называет аллегорией и выделяет в нем несколько тем. Во-первых, тему сжигания, жара (Высоцкий вслед за Маяковским, Пастернаком, Замятиным отождествляет солнечный жар с революцией). Затем – тему непонимания людьми опасности. С нею смыкается тема слепого обожествления народом своего правителя. Еще одна тема – солнце как марафонец без конкурентов. В ее подтексте – уважение (солнце – труженик) и насмешка (что же за соревнование без конкурентов, чем же восхищаются люди).

"Толпа пугается только тогда, когда сквозь лик восхваляемого владыки проступает лицо знакомого тирана – Сталина, Гитлера, других. Пока же знакомого (усов, челки, узких глаз) не видно, люди с готовностью славят очередное "солнце"" (с. 70).

Попутно Высоцкий развивает тему сочувствия настоящему солнцу – природному светилу: оно не виновато в идолопоклонстве людей. Заканчивается стихотворение откровенной иронией: в одном месте культ личности закончился, а в другом – в полном разгаре. Мотив пляски вызывает у автора ассоциации с непрерывной пляской обреченных из "Стены" Л. Андреева.

Главной особенностью следующего фрагмента –

Но вот – зенит. Глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы – очки себе на нос
И смотрим, смотрим неотрывно,
Задравши головы, как псы,
Всё больше жмурясь, скаля зубы, –
И нам мерещатся усы –
И мы пугаемся, – грозу бы! –

исследователь называет ассоциативность и, в частности, отмечает подспудный мотив "розовых очков" (сквозь них смотреть всегда удобнее), а также оценочность сравнения "разинь" с псами, напоминая об оппозиции "волк – пес" у Высоцкого.

К этому есть что добавить. Действительно, "розовые очки" вызывают мысли об удобстве. Но здесь очки могут вызывать и более серьезные мысли: если сменить "розовые" на "солнцезащитные". Это не только более точная, но и более емкая ассоциация:  если "розовые очки", главным образом, побуждают говорить об искажении реальности, то "солнцезащитные" скорее провоцирует к размышлениям о том, что, приспосабливаясь к негативным явлениям, мы тем самым не только себе обеспечиваем более сносные условия жизни, но прежде всего подпитываем эти самые явления, продлеваем им жизнь.

В этом фрагменте очевидна параллель с "Когда я отпою и отыграю..."  Обилие и значительность ассоциаций между этими двумя текстами (да, в принципе, и с двумя другими из "дорожного" триптиха), созданными в одно время, заставляют смотреть на них как на части некоего целого, объединенные не только отдельными образами и мотивами, но и тематически, и идейно.

От такого соседства не шибко выигрывает текст "Когда я отпою и отыграю...", образы и мотивы которого и без того провоцируют рассматривать его в самом широком контексте – размышлений Высоцкого о человеческой природе. Зато выигрывают "Пятна на солнце": при расширении контекста в них ослабевают конкретно-исторические привязки, зато ярче проступают бытийные смыслы.


КТО ОН ТАКОЙ, ПРОРОК ВЫСОЦКОГО?
или Схватка тире и запятой

Интересная статья появилась в прошлом году в одном из научных сборников.

"Поэтическое наследие В.С.Высоцкого представляет целый спектр вариантов маргинального существования его героя: волк, воин, разбойник, бродяга/странник, поэт, пьяница, сумасшедший, актер, шут. <...> Все перечисленные выше модификации героя В.С.Высоцкого восходят к базовой мифологеме героя-волка <...>.

Практически единоличное существование героя-разбойника в творчестве В.С.Высоцкого (до 1963 г. включительно) сменяется периодом, для которого характерно слияние в образе одного героя статусов воина и разбойника... <...> в поэзии В.С.Высоцкого герой-воин является логическим продолжением героя-разбойника, следующей стадией его существования, герой как бы взрослеет вместе с автором. Тема войны является своего рода инициацией для героя В.С.Высоцкого, но не в рамках какого-либо конкретного текста, а в рамках всего творческого наследия поэта (маргинальный юношеский разбойничий статус, характеризующийся в целом подростковым деликвентным поведением, сменяется статусом воина) <...>".

Жаль, что автор серьезной статьи не избежала свойственной многим научным работам о Высоцком поспешности в выводах, приняв за доказанный факт гипотезу о противопоставлении в его творчестве сакрального центра и маргинальной периферии и о маргинальности героя ВВ.

Недоумение вызывает и пассаж про образ пророка:

"Судьба пророка в поэзии В.С.Высоцкого тесно связана с двумя поведенческими стратегиями – безумие и пьянство".

Особенно странно это заявление выглядит на фоне совершенно справедливой фразы о том, что –

"Образ пророка и певца-поэта у В.С.Высоцкого также сближается через образ Христа, который мыслится одним из великих поэтов (“О фатальных датах и цифрах” (1971)".

Так какой же знак препинания ставить между пророком и пьяницей с безумцем? Тире? А может, все-таки запятую?..

Статья Е. Климаковой "Концепция человека в поэзии В.С. Высоцкого" опубликована в издании: Литература в контексте современности: Сборник материалов IV Международной научно-методической конференции. – Челябинск: Энциклопедия, 2009. – С. 243-247.
Текст этой статьи в Интернете: http://vv.mediaplanet.ru/bibliography-articles-2009.

March 2020

S M T W T F S
1234567
891011121314
15161718192021
22 232425262728
293031    

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 5th, 2025 03:18 pm
Powered by Dreamwidth Studios